Живым, на свой страх и риск, селившимся, на окраинах гиблого края, не было покоя, постоянные несчастья, случайные смерти, вспышки ярости, болезни, и прочие напасти, преследовали каждую живую душу, постепенно сводя с ума.
		
Никто уже не помнил, когда и с чего все началось. Одни поговаривали, мол, князь во всем виноват, возгордился, и отрекся от богов, навлекая на себя и весь свой народ страшные проклятья. Другие считали, что боги уже были мертвы, раз не отвечали седовласым старцам-волхвам на молитвы и жертвы. А третьи просто разводили руками, утверждая, что здешняя земля была пропитана смертью с самого зарождения мира, и селиться здесь было невероятной ошибкой, раз даже зверье обходит эти земли, на многие верста, стороной.
		
Лишь одна, древняя старушка, живущая в крохотной обветшалой землянке, глубоко в чащобе, на болотах, могла на многое пролить свет. Она, когда-то жила в одной из деревень, принадлежащих местному князю, занималась травами и разведением серебристых соболей. Однажды ее призвал к себе в Терней Твердь, князь, отчаявшийся увидеть живой и здоровой свою, единственную дочь. Князь Терний был могучим воином, слегка высокомерным, но справедливым правителем, за что снискал любовь и уважение людей, но даже, не смотря на свое могущество и влияние, он ничег
		
 
		

		
о не мог поделать с надвигающимся роком. Отправляя гонцов во все уголки своих владений и за его пределы, в поисках лекарства или искусного врачевателя, ему оставалось лишь ждать, да надеется. Много разного люда приходило в застенки Тверди, многие пытались всячески помочь его дочери, но все было тщетно. Ее здоровье становилось все хуже, а князь мрачнее. Время шло неизбежным ходом, проходя сквозь пальцы, унося с собой остатки надежды.
		
Тогда еще, молодая добрая травница явилась ко двору могучего князя. Она не ведала, сможет ли помочь, не хотела давать ложную надежду правителю, который с течением дней менялся на глазах. Тёмно-карие глаза потеряли свой величественный блеск, став похожими на черные угли, с кожи пропал здоровый румянец, превратив ее в призрачно белое полотно. Осанка осунулась, резко состарив еще достаточно молодого князя, лет на десять. Он практически не спал, не мог, каждый раз закрывая глаза видел страшные сны приближающегося конца, из-за чего его одолевало наваждение, будто со смертью единственной дочери, придет невиданное зло в его дом, владения. Он напоминал кладбищенскую нежить, сокрытую ночным мраком, бесшумной поступью скользящую по хладному камню Тверди, пугая как прислугу, так и немногочисленных гостей, которых, некогда встречал с гостеприимством и радостью, а теперь не желал никого ни видеть, ни, тем более, вести беседы. Поговаривали, что он постепенно сходил с ума, так как служки слышали из покоев господина громкие вскрики и ругань, переходящую в брань, словно кто-то посещал князя каждую ночь.
		
Молодую девушку князь встречал сам, без соблюдения формальностей, сразу проведя ее в покои дочери. Молча, тяжело дыша, он выжидал, что скажет травница, как она сможет помочь, но и она молчала, осматривая болезненное тело юной княжны, пока трясущийся от затянувшегося ожидания, властелин не схватил ее за плечи и не начал трясти, с криком – Что с ней?!
		
Травница не убоялась разгневанного князя, разглядев всю боль в уставших черных глазах. Она тихо упросила его дать немного времени, чтобы понять, в чем напасть, как ей помочь. Она не могла, не хотела, но дала ему надежду, после чего князь несколько приободрившись, стал походить на себя прежнего, словно наконец-то смог расправить усталые, ноющие плечи.
		
Семь дней, властелин шипов дал ей семь дней, не больше, по истечению которых она либо лишится жизни, либо получит все, что ей заблагорассудится. Отсчет пошел.
		
Зная некоторые секреты полузабытой ворожбы, травница, весь первый день не выходила из покоев княжны, проводя странные лесные обряды, взывая к лесным и каменным духам, но понять ничего не могла, кроме того, что с таким не сталкивалась никогда.
		
На второй день, она заметила, что тело девчонки нехотя, но стало отвечать на ее ворожбу какими-то наростами, кровавыми нарывами, образовавшимися за прошедшую ночь. Теперь картина становилась яснее, травница приступила к сбору трав, необходимых для будущих обрядов и лекарства.
		
На третий день князь хотел взглянуть, как идут успехи, но лесная дева ему запретила, сказав, что состояние лучше, но его дочери нужен покой.
		
Собирая нужные травы и листья в окрестных лесах, травница обратила внимание, что всегда спокойные и доброжелательные духи лесов ведут себя как-то странно. Что-то изменило их, они перестали следить за лесом, за землей, за жизнью. Духи исчезали, один за другим, а земля медленно умирала, как и все, что на ней находилось, заражаясь безумием.
		
Время уходило, нужно было действовать быстрее, попытка была одна, так как на приготовления обряда и травяного настоя требовалось два дня, а ингредиентов и сил на вторую попытку травница уже не сможет найти, разве что можно будет, в крайнем случае, воззвать, напрямую, к спящей сути земной, породившей духов, но тогда будет не известен исход и плата за это.
		
На шестой день, когда все было готово, и обряд и настой, и травница собралась с силами, разразилась страшная буря. Небо почернело, ужасающая пляска молний и грома разрывала в щепки, болезненные, но все еще могучие вековые деревья. Люд попрятался по всем углам, способным укрыть их от слепой стихии. Князь выжидал, не шевелящийся, сидел в своих покоях, в роскошном резном кресле, лицезрея как уходят темные песчинки в старинных песочных часах, в полном безразличии ко всему.
		
Травница быстро шептала запретные слова заговора, у самого лица княжны, перебирая в левой ладони листочки черного дуба, готовя ее тело принять странное питье. Мелкая дрожь проходила от девичьей головы до пят, временами переходя в сильные конвульсии, которые, как свои, ощущала лесная дева.
		
Далее вырисовывая темными листьями, древние символы, густой ароматной смесью из травяной кашицы, смолы редких деревьев, и душистого меда, на обнаженном теле княжны, в местах кровяных нарывов, для создания прочной связи, между ней и девой, ведь только так, они могли одновременно выпить снадобье.
		
Травницу лихорадило, силы покидали, нарывы набухали алым то тут, то там. Она ощущала агонию княжны, и едва ли, не теряя сознание, продолжала шептать слова, неся, трясущимися руками две порции зелья, в небольших глиняных плошках, к телу девочки.
		
Подойдя как можно ближе, одновременно с раскатом грома, выбившего почти все окна в Тверди, дева, что есть силы, что-то прокричала, пытаясь пробудить юную княжну. И она открыла затвердевшие очи. Ее взор был пустым, лишенным жизни, но сердце билось как никогда. Нить, натянутая девой, соединяла ее с девочкой очень крепко, от чего травница могла немного контролировать ее тело.
		
Подняв свои изящные ладони, она намертво вцепилась тонкими пальцами в плошку, после чего они, с лесной девой, одновременно осушили до дна содержимое пиал.
		
Тут же связь разорвалась, тело девочки вновь обмякло, и тряпичной куклой развалилась на ложе. Травница же, лишенная почти всех своих сил, задыхаясь, повалилась на пол, теряя сознание, но в момент падения, краем глаза заметила, что кожа княжны, набирает здоровый румянец.
		
Буря стихала, а крепостной люд осторожно выбирался из своих укрытий, оценить масштаб разрушений, нанесенных стихией. Для князя же не существовало ничего, кроме травницы и его дочери. Для него все потеряло былое значение, кроме них, двоих. Он устал ждать, снедаемый ненавистным ожиданием и собственным бессилием, переполненный желанием рвать и метать, вдруг, резко направился к запертым покоям дочери, прихватив, с собой, тяжелый меч. Проходя по длинным и изысканным коридорам тверди, дробя осколки в пыль железным сапогом, тяжелой поступью, он остановился на мгновенье перед входом. Тихонько постучав, но не найдя ответа, он напряженно сделал взмах мечом, проделав щель в двери. Лицо, подобно камню маски, не выражало ничего, сокрыв бурлящий гнев внутри. Вложив все силы, в следующие, три взмаха, откинул в сторону, уже не нужный меч и, переступив порог разбитой двери, он в изумлении застыл. У ног его, как будто в бездыханьи, валялось тело травницы седой, княжна же, с лучезарною улыбкой, приветственно окликнула отца.
		
***
		
Князь Терний сиял от счастья, как никогда. На следующий день он велел снарядить гонцов в каждый уголок своих владений с доброй вестью, что княжна жива и здорова. Тревоги обошли их дом. Лишь травница беспокоила его. После той ночи, она все не приходила в себя, лежа на воздушной перине, в отведенных для нее покоях. Ее лицо оставалось все таким же молодым, как и раньше, но вот волос ее коснулась седина.
		
На целую неделю была объявлена праздничная пора, скоморохи, фокусники, и разный чудный люд был приглашен в Терний Твердь, ко двору князя. Приезжали видные люди, наместники со свитой, верные военачальники, дружинники, купцы, иноземные гости. Пиршество поражало своим размахом и невообразимой роскошью. Редкие вина и душистые меда текли бурлящим ручьем, а столы ломились от изобилия всевозможных яств. Теперь могли расправить, свои уставшие плечи и крестьяне. Все были рады сему событию.
		
Но вот, на третий день веселья, младая травница смогла открыть свои глаза и встать с постели, о чем тут же оповестили радостного князя. Сам на себя не похожий, легкой поступью ступал он по камню пола. В нем виделся задор юнца, а черные глаза пылали, будто звезды. В сопровождении слуг открыл он дверь ее покоев. Войдя с приветливой улыбкой, он снова омрачился вдруг, но не смог понять причины. Травница пришла в себя, хотя уж сильно исхудала. Так, не смотря на лик младой дивчины, в ее глазах читалась дикая усталость. Худое вдруг почуял князь и приказал оставить их вдвоем.
		
Их разговор шел очень долго. Все ночь провел с ней князь. Наутро двери отворились вновь. Князь был темнее тучи. Никто не понимал из-за чего. Седая же младая дева, в тот же день покинула застенки тверди на коне.
		
Удивлению не было предела, ведь слово князя было не рушимо, а травница уехала ни с чем. Ходили слухи, мол, она запросила непомерную цену, сделать себя княжной, или слишком много золото. Но это были только слухи, никто не знал, о чем они болтали ночь, всю на пролет.
		
События тех дней окутаны проросшей тайной и пеленой секретов. Сказать же, что случилось на самом деле, не является возможным, ведь старушонка та, поклялась схоронить с собой секрет. Но чтобы не случилось, немногим позже княжество пришло в упадок. Обильных урожаев не приходилось ждать, зверье вдруг в ужасе бежало с тех земель, а рыба гибла в темных водах рек. Людей же поражало повсеместно безумии болезнь. На ровном месте дрязги переходили в смерть. Земля впитала много крови, пролившийся за несколько последующих лет. Затем, нагрянул голод, подкосивший многих. Но этого кому-то показалось мало. Как град посыпались невероятные напасти. В разных местах страны всплывали страшные болезни, в других как лезвие косы сносили все, что повстречают, ураганы, бури.
		
Лесные духи, некогда хранившие людей, забыли клятвы данные богам. Они, преображенные страшной силой стали воплощением кошмаров, породили сонмы монстров.
		
Несмотря на все беды, разразившиеся по всей стране, словно лесной пожар, набирающий обороты, и мольбы, поступавшие от людей, князь был глух и слеп. С момента отбытия лесной девы, он ни разу не покидал свою твердь, закрыв доступ к ней для всех гостей.
		
Княжеская земля чахла и гибла все стремительней. Безумие охватило уже всю страну. Ее жители стали сами походить на лесных чудовищ, убивая друг друга.
		
По легендам, ходящим в соседних государствах, можно сделать вывод, что князь все-таки остановил все беды, когда один лишь раз вышел за ворота своей неприступной твердыни, облаченный в черный тяжелый доспех. В его руках, поговаривают, мелькала мерцающая тень, которая обращала в черный пепел все, с чем соприкоснется. А за спиной всегда мелькал багровый призрачный силуэт, издающий звонкий смех, растекающийся по ближайшим окрестностям.
		
Так или иначе, князь Терний, или что-то еще, прекратил все страдания своей земли, залив, ее кровью сполна, превратив, некогда процветавшее крепкое государство, в огромное кладбище и сосредоточие лютой ненависти.